Page 116 - Мировая литература и искусство

Страница 114 Содержание
МИРОВАЯ ЛИТЕРАТУРА И ИСКУССТВО
Разбросанные повсюду безделушки вызвали во мне чувство
жалости: еще вчера все они были ее убором и кто-то восторгался ими. И все
они сливались в образ любви, отравленной угрызениями совести, в образ
рассеянной жизни, роскоши, шумной суеты и выдавали танталовы усилия
поймать ускользающие наслаждения. Красные пятна, проступившие на щеках
этой молодой женщины, свидетельствовали лишь о нежности ее кожи, но
лицо ее как будто припухло, темные тени под глазами, казалось,
обозначились резче обычного. И все же природная энергия била в ней
ключом, а все эти признаки безрассудной жизни не портили ее красоты.
Глаза ее сверкали, она была великолепна: она напоминала одну из
прекрасных Иродиад кисти Леонардо да Винчи (я ведь когда-то перепродавал
картины старых мастеров), от нее веяло жизнью и силой. Ничего не было
хилого, жалкого ни в линиях ее стана, ни в ее чертах: она, несомненно, должна
была внушать любовь, но сама, казалось, была сильнее любви. Словом, эта
женщина понравилась мне. Давно мое сердце так не билось. А значит, я уже
получил плату. Я сам отдал бы тысячу франков за то, чтобы вновь изведать
ощущения, напоминающие мне дни молодости»
Почему Бальзак прибегает к длинным подробным описаниям? Что мы
узнаем о героини по описанию ее комнаты? В чем проявляется психологизм
писателя? Можно ли назвать хорошим психологом самого Гобсека?
5. «Сердце у меня сильно билось, когда я постучался в двери хорошо
мне знакомого угрюмого дома. Мне вспомнилось все, что я слышал от
старого скряги в ту пору, когда я и не подозревал, какая мучительная тревога
терзает людей, переступающих порог его жилища. А вот теперь я иду
проторенной ими дорожкой и буду так же просить, как они. «Ну нет, – решил
я, – честный человек должен всегда и везде сохранять свое достоинство.
Унижаться из-за денег не стоит. Покажу себя таким же практичным, как он».
Когда я съехал с квартиры, папаша Гобсек снял мою комнату,
чтобы избавиться от соседей, и велел в своей двери прорезать решетчатое
окошечко; меня он впустил только после того, как разглядел в это окошечко
мое лицо.
– Что ж, – сказал он пискливым голоском, – ваш патрон продает
контору?
– Откуда вы знаете? Он никому не говорил об этом, кроме меня.
Губы старика раздвинулись, и в углах рта собрались складки, как на
оконных занавесках, но его немую усмешку сопровождал холодный взгляд.
– Только этому я и обязан честью видеть вас у себя, – добавил он
сухим тоном и умолк. Я сидел как потерянный.