Page 151 - Мировая литература и искусство

[Введите текст]
Содержание Страница 149
МИРОВАЯ ЛИТЕРАТУРА И ИСКУССТВО
Над морем пронеслось тяжелое жгучее дыхание. Как будто разверзлось небо
и полил огненный дождь. Я весь напрягся, выхватил револьвер, ощутил
выпуклость полированной рукоятки. Гашетка подалась, и вдруг раздался
сухой и оглушительный звук выстрела».
Каким образом и почему изменился язык повествования при описании
убийства араба?
Прочтите отрывок из статьи М. Свердлова «Посторонний» А.Камю:
абсурд и двусмысленность». Согласны ли вы с исследователем?
«Всю первую часть Камю терпеливо настраивал читателя на «абсурд»:
учил его равнодушию к прочитанному, отучал от поисков смысла в
написанном; заодно же внушал иллюзию «письма» как неумышленного акта,
голого факта и явления природы <…> Без натяжек эту программу никак не
осуществить. И вот уже автор готов применить принцип «всё дозволено» на
уровне поэтики: отменить автономию персонажа, сделать границы его «я»
проницаемыми для прямого авторского вторжения. Обратим внимание: речь от
лица Мерсо дана без всякой мотивировки – это ведь не интроспекция, не
рассказывание кому-то, не дневник, не письменное воспоминание, а
абстрактное высказывание без времени и места. Тем легче автору
манипулировать высказывающимся персонажем, подменяя его слово своим. В
результате получается «двусмысленный» Мерсо: то ли «здравомыслящий,
равнодушный, молчаливый человек», то ли марионетка в руках
философствующего автора <…> убийство не в характере Мерсо. И тогда на
помощь приходят метафоры…»
Что можно сказать о характере главного героя после прочтения первой
части романа, его сознании и поведении? Сопоставьте образы Мерсо и Мари,
Саламано, Раймона. Что отличает главного героя от других персонажей?
можно ли сказать, что он испытывает чувство вины по поводу отсутствия
вины?
7. «Даже сидя на скамье подсудимых, всегда бывает интересно услышать,
что говорят о тебе. Могу сказать, что и в обвинительной речи прокурора и в
защитительной речи адвоката обо мне говорилось много, но, пожалуй, больше
обо мне самом, чем о моем преступлении. И так ли уж были отличны друг от
друга речи обвинителя и защитника? Адвокат воздевал руки к небу и,
признавая меня виновным, напирал на смягчающие обстоятельства. Прокурор
простирал руки к публике и громил мою виновность, не признавая смягчающих
обстоятельств. Кое-что меня смутно тревожило. И несмотря на то, что я мог
повредить себе, меня порою так и подмывало вмешаться, тогда адвокат говорил