Page 155 - Мировая литература и искусство

[Введите текст]
Содержание Страница 153
МИРОВАЯ ЛИТЕРАТУРА И ИСКУССТВО
Ему и в самом деле было зябко: физиономия его стала фиолетовой.
– Нет, мне не холодно, – ответил я.
Но он не сводил с меня своего жесткого взгляда. И вдруг я понял, в чем
дело. Я провел рукой по лицу: его покрывала испарина. В этом
промозглом подвале, в самый разгар зимы, на ледяных сквозняках я
буквально истекал потом. Я потрогал волосы: они были совершенно мокрые.
Я почувствовал, что рубашку мою хоть выжимай, она плотно прилипла к телу.
Вот уже не меньше часа меня заливало потом, а я этого не замечал. Зато
скотина-бельгиец все прекрасно видел. Он наблюдал, как капли стекают по
моему лицу, и наверняка думал: вот свидетельство страха, и страха почти
патологического. Он чувствовал себя нормальным человеком и гордился,
что ему сейчас холодно, как всякому нормальному человеку. Мне захотелось
подойти и дать ему в морду. Но при первом же движении мой стыд и ярость
исчезли, и я в полном равнодушии опустился на скамью. Я ограничился тем,
что снова вынул платок и стал вытирать им шею. Теперь я явственно
ощущал, как пот стекает с волос, и это было неприятно. Впрочем, вскоре
я перестал утираться: платок промок насквозь, а пот все не иссякал. Мокрым
был даже зад, и штаны мои прилипали к скамейке».
Для чего к заключенным пришел бельгиец? Каковы его цели? Почему
Пабло испытывает по отношению к нему ярость и агрессию? Почему эти
чувства внезапно переходят в равнодушие?
3. «Это, наверно, чертовски больно. Ведь они метят в глаза и рот, чтобы
изуродовать лицо, – голос его стал злобным. – Я ощущаю свои раны, вот уже
час, как у меня болит голова, болит шея. И это не настоящая боль, а хуже: это
боль, которую я почувствую завтра утром. А что будет потом?
Я прекрасно понимал, что он хочет сказать, но мне не хотелось, чтобы
он об этом догадался. Я ощущал такую же боль во всем теле, я носил ее в себе,
как маленькие рубцы и шрамы. Я не мог к ним привыкнуть, но так же, как он,
не придавал им особого значения.
– Потом? – сказал я сурово. – Потом тебя будут жрать черви.
Дальше он говорил как бы с самим собой, но при этом не сводил
глаз с бельгийца. Тот, казалось, ничего не слышал. Я понимал, почему он
здесь: наши мысли его не интересовали: он пришел наблюдать за нашими
телами, еще полными жизни, но уже агонизирующими.
– Это как в ночном кошмаре, – продолжал Том. – Пытаешься о
чем-то думать, и тебе кажется, что у тебя выходит, что еще минута – и ты
что-то поймешь, а потом все это ускользает, испаряется, исчезает. Я говорю
себе: «Потом? Потом ничего не будет». Но я не понимаю, что это значит.
Порой мне кажется, что я почти понял... но тут все снова ускользает, и я