Page 158 - Мировая литература и искусство

Страница 156 Содержание
МИРОВАЯ ЛИТЕРАТУРА И ИСКУССТВО
разные случаи, промелькнули знакомые лица. Я снова увидел лицо
молоденького новильеро, которого вскинул на рога бык во время
воскресной ярмарки в Валенсии, я увидел лицо одного из своих дядюшек,
лицо Рамона Гриса. Я вспомнил, как три месяца шатался без работы в двадцать
шестом году, как буквально подыхал с голоду. Я вспомнил скамейку в
Гранаде, на которой однажды переночевал: три дня у меня не было ни крохи
во рту, я бесился, я не хотел умирать. Припомнив все это, я улыбнулся. С какой
ненасытной жадностью охотился я за счастьем, за женщинами, за
свободой. К чему? Я хотел быть освободителем Испании, преклонялся
перед Пи-и-Маргалем, я примкнул к анархистам, выступал на митингах; все
это я принимал всерьез, как будто смерти не существовало. В эти минуты у
меня было такое ощущение, как будто вся моя жизнь была передо мной как на
ладони, и я подумал: какая гнусная ложь! Моя жизнь не стоила ни гроша, ибо
она была заранее обречена. Я спрашивал себя: как я мог слоняться по
улицам, волочиться за женщинами, если б я только мог предположить, что
сгину подобным образом, я не шевельнул бы и мизинцем. Теперь жизнь
была закрыта, завязана, как мешок, но все в ней было не закончено, не
завершено. Я уже готов был сказать: и все же это была прекрасная жизнь. Но
как можно оценивать набросок, черновик – ведь я ничего не понял, я
выписывал векселя под залог вечности. Я ни о чем не сокрушался, хотя было
множество вещей, о которых я мог бы пожалеть: к примеру, мансанилья или
купанье в крохотной бухточке неподалеку от Кадиса, но смерть лишила все это
былого очарования».
О чем этот отрывок из внутреннего монолога Пабло? Что он
переосмысляет в своей жизни? Почему он отказался от сна? о чем он
размышляет: «какая гнусная ложь!»?
7. «Я пробыл с ней год. Еще вчера я положил бы руку под топор ради
пятиминутного свидания с ней. Потому-то я и заговорил о ней с Томом: это
было сильнее меня. Но сейчас я уже не хотел ее видеть, мне было бы нечего ей
сказать. Я не хотел бы даже обнять ее: мое тело внушало мне отвращение,
потому что оно было землисто-серым и липким, и я не уверен, что такое же
отвращение мне не внушило бы и ее тело. Узнав о моей смерти, Конча
заплачет, на несколько месяцев она утратит вкус к жизни. И все же умереть
должен именно Я. Я вспомнил ее прекрасные нежные глаза: когда она
смотрела на меня, что-то переходило от нее ко мне. Но с этим было
покончено: если бы она взглянула на меня теперь, ее взгляд остался бы при ней,
до меня он бы просто не дошел. Я был одинок.
Том тоже был одинок, но совсем по-другому. Он присел на корточки и
с какой-то удивленной полуулыбкой стал разглядывать скамью. Он